Конон в ссылке

От автора

Конон — вымышленный греческий философ, дважды посещавший меня во сне, — с ним я себя порой отождествляю. Это одна из моих личин, а другая — это Мелисса. Я хочу, чтоб вся моя поэтическая деятельность явила подобие гобелена, на котором вытканы люди — иногда реальные, иногда вымышленные. Конон реален.

I

Три женщины засыпали с моими книгами,
Среди обожавших баллады — Пенелопа,
Она рассыпала волосы над моими творениями,
Но едва ли она постигла меня — создателя напевов,
Обращавших людей в ученых собачек, —
Не умерла она, но ушла от меня к певцу в парике.

II

Позже Ариадна читала “Вселенную”,
Совершив путешествие под острова,
Покинув зеленую усадьбу, мужа, дом с оливковым садом.
Она ложилась с моими словами и позволяла мне
Овевать дыханьем ее лицо, а потом бросилась, как чайка,
С огромного утеса в Скио. Ласки коснулись ее тела —
Теплого, маслянисто-румяного, как пахучий хлеб,
Ничего человеческого в ней не стало, но ничего и

божественного —

вопреки их ожиданиям.

III

Ты, идущий по островам, должно быть, вспомнишь
Влюбленную Иону, веселую, безобидную, терпеливую.
Ласточки взмывали с карнизов от наших перебранок,
Мы мешали пчелам хлопотать в виноградниках.
Дрожащая и больная, испытание подлинной любви,
Это она лежала с сухими глазами в каменной ванне,
Так, будто тело ее превратилось в огромную слезу,
Что вот-вот прольется из ока Вселенной.
Мы так и не взяли в толк, что брак — это подобие

архитектуры,

Мы утратили ясельные добродетели, все до одной,
И никто не мог объяснить нам, отчего мы страдаем.

IV

Нельзя сказать, что “Искусство брака”
Или “О мире внутри себя” и “О любви”
Не привлекли ко мне женщин, — я помню их тела,

руки, лица,

Не помню только имен.

Наконец я здесь. Конон на Андросе в ссылке
Будто паук в бутылке, пишущий нетленное
“О любви и смерти” посредством тел, возлегавших
С моими словами, но так и не познавших меня.
Старик с мехом вина
Вскочил с подушки и побрел в виноградники.

По ночам море ревет под утесами.
Прошлое не страшно тем, кто рядом с богами.
Даже по запискам этим я вижу,
Что выводил женские имена, будто
Философские суждения. Теперь мне ясно,
Что они были лишь формами для моих идей,
Имена у них были, губы, разные голоса.
В их обличьях я возлегал с самим собой, своим складом жизни,
Зная лишь соитье с тенями
На берегах Эгейского моря, что навеки
Омывает, прощает и уносит к дому.

Критик Конон о шести греческих пейзажистах

О Петре Фиванском

Этот пейзаж по сути своей не первозданен. Сначала родились запахи — смоляной, сосновый. Потом кто-то охмелел от земляники. Потом в качестве пояснения кто-то добавил красную густую глину и корни. Невозможно отведать одного, не вкусив в то же время и другого, — все равно что рыба и острый соус.

О Маноли Критском

Проведя жизнь за сочинением акростихов, он взялся за кисть, и все вокруг стало бросаться ему в глаза. Деревья и раньше были деревьями. Только представлял он их себе иначе. В итоге старик сошел с ума, ибо все обнажилось и c хохотом кинулось в его объятья.

О Юлиане Аркадийском

Аркадия первозданна. Там нет понятия “следовательно”. Исток, причина — понятия, непригодные для осмысления прошлого. Потому первозданна Аркадия, первозданны и все хорошие стихи.

О Спиридоне Эпирском

Пять лет вы смотрите на этот пейзаж. Вы почти ничего не видите — но что-то внимательно следит за вами. Еще пять лет — и вы замечаете очертания, которые есть лишь очертания и ничего более — тень, похожая на полусвет луны. Если будете смотреть всю жизнь, то увидите, что горы лежат как покрывало на ложе, и различите контуры таящейся под ним фигуры.

О Геро Коринфском

Стиль — рамки сознания. Геро интересовал не столько пейзаж, сколько непрерывная творческая исповедь перед самим собой, ставившая как его самого, так и его творение вне людской досягаемости. И вот однажды осталась лишь рамка, покинутая мастерская и воспоминание о Геро-живописце.

Об Александре Афинском

Александр был влюблен в Афины. Ненасытный, он извел своим искусством себя и предмет своей любви. Так, не успеет он понюхать цветок, а тот уже иссыхает, а когда он написал гору, ей показалось, что вся ее дальнейшая жизнь — бессмысленная борьба с собственным изображением кисти Александра. Вот так и исчезли Афины вместе с ним, а мы бродим с тех пор по его полотнам, ища дорогу обратно — из искусства в жизнь.